Воспоминание учителя английского языка
Бонк Н.А.
Уроки английского
В самом конце 60-х гг. теперь уже прошлого века совершенно неожиданно появился у меня новый ученик. Это был частный урок, а я частных уроков терпеть не могла и старательно их избегала.
Этот же решила взять из соображений чисто шкурных. Во-первых, очень нужны были деньги (а когда они не нужны!), платить же обещали хорошо и аккуратно. Во-вторых, ученик был взрослым, свободно владел испанским и ещё несколькими языками. А вот с английским как-то не везло: начинал с хорошим преподавателем, намечались, вроде успехи – приходилось бросать, снова начинал, и повторялось тоже самое: многое было, разумеется, основательно забыто. Именно такой ученик мне и был нужен для того, чтобы свободно и спокойно, без кафедрального контроля и опробовать на нём начало нового курса, о существовании которого не знала ни одна живая душа. Это была моя вторая попытка разработать рациональное и интересное начало.
То, что я сама же написала для сейчас уже «старого «двухтомника», мне не нравилось совершенно, я долго ломала себе голову над принципиально иным вариантом – ведь начало курса именно английского языка – самая каверзная и проблематичная часть учебника и здесь немало было сломано копий маститыми теоретиками и практиками. Куда уж мне до них – сочли бы выскочкой, молодым игнорамусом в юбке, и пробовать в аудитории просто бы не позволили.
А тут сама в руки плыла возможность проверить все свои выкладки, не перебегая никому дорогу и не спрашивая ни у кого разрешения.
Итак, однажды в студёную зимнюю пору я очутилась в уютной приёмной директора Института Латинской Америки Виктора Вацлавовича Вольского, где меня встретила приветливая женщина с какой-то совершенно необычайной внешностью – поражало сочетание: густых иссинячерных волос и каких-то бездонных огромных голубых глаз… «Твои венецианские глаза…» пронеслась в уме строка Цветаевой о дочери.
«Она сама, наверное, из Латинской Америки», — подумала я, но тут прозвучал низкий грудной голос, который мог быть только русским, «Меня зовут Клара Ивановна. Я референт директора. Он, очевидно, задержался в академии наук. Раздевайтесь, давайте попьём чайку. А Вас как зовут»? «Наталья Александровна», — ответила я, все ещё любуясь и ею, и её удивительным голосом. «Наверное, хорошо поёт», — подумала я, и как впоследствии оказалось не ошиблась,
Минут через десять – пятнадцать появился и мой ученик. Спросил у К.И., не было ли звонков, в мою сторону даже не посмотрел.
«Это ваша преподавательница английского языка, Наталья Александровна», — сказала К.И., явно забавляясь комизмом ситуации. «Да я и забыл совсем», — простодушно сказал он, – «Такая молоденькая и уже умеет преподавать. Надо же»! Я же, увидев на лацкане его пиджака Звезду Героя Советского Союза, как-то сразу присмирела и засомневалась в том, имею ли я моральное право опробовать на таком человеке свои методические изыски. Надо сказать, что для людей моего поколения Герой Великой Отечественной войны был, вне всякого сомненья, особой священной. Но отступать было слишком поздно. Кроме собственного отпечатанного и разрисованного нового начального курса, в моём портфеле не было ничего! Стало быть, решено! Пойдём непроторенными тропами!
Мы прошли в кабинет, уселись за огромный стол для совещаний и урок начался. Я спросила В.В., сколько времени у нас в распоряжении и какого результата он ожидает. «Как какого результата? — В голосе послышались металлические нотки. — «Я хочу выучить английский язык. Он мне нужен для работы, а не для развлечения. Разве не ясно? Пока у нас три месяца, а там видно будет. Так что давайте не тратить время на обсуждения и рассуждения»! К какому-то варианту такого ответа по существу я была готова, не ожидала, правда, грубости.
«Спокойно», – подумала я, — «Всё равно, поговорим»! Кстати, этот неожиданно властный тон мне оказал большую услугу. Все сомнения и угрызения совести по поводу того, можно ли такого заслуженного человека использовать в качестве объекта для методического эксперимента, как рукой сняло!
Вслух сказала:
— Давайте уточним: Вы хотите говорить?
— Да, конечно! — раздражённо.
— И так, чтобы Вас без труда понимали, то есть не на «птичьем языке»?
— Да, да!
— И, конечно же, читать?
— Вот именно!
— А грамотно писать?
Задумался.
— Пожалуй, необязательно.
— Отлично! На этом можем пока подэкономить время.
Я стала раскладывать перед ним материал первого занятия и не заметила, как он положил свою руку на мою и очень тихо сказал: «Не обижайтесь, я, кажется, был не совсем вежлив». Я невольно подняла голову от бумаг и встретилась с ним взглядом. На меня смотрели небольшие серо-голубые с какими-то весёлыми искорками глаза. «Всё будет хорошо! С этого момента я веду отсчёт и занятиям, и дружбе».
Урок начался. Темп я взяла бешеный, но он его принял с удовольствием и каким-то мальчишеским задором. Всё схватывал на лету, а я радовалась и немного побаивалась за свой «эксперимент». Ведь мой ученик был не такой как все, даже очень способные.
Может быть, дело объяснялось предыдущим опытом изучения иностранных языков, но скорее всего, решающую роль играли особенности личности: живой ум, железная логика, прекрасное чувство юмора, находчивость и очень редкий дар естественного обаятельного собеседника. Уроки превращались в увлекательное соревнование: кто в пределах пока ещё небогатого языкового репертуара сумеет рассказать побольше и поинтереснее. Я, конечно, приняла эту игру с радостью. Это как раз то, чего я хотела добиться в новом учебнике. Но, честно говоря, такой естественности и раскованности, даже имея очень хороший учебник и способного ученика, преподаватель ценой больших усилий и изобретательности добивается обычно не менее чем через год регулярных занятий.
Три месяца пролетели незаметно, и мой ученик, укатил в свою любимую Латинскую Америку на какую-то важную конференцию. Ровно через три месяца после его отъезда раздался звонок: «Это я. Как быстро бежит время, правда? А я там говорил по-английски»! «Где? На улице. В магазине»? «Да нет, на конференции! Завтра на уроке всё расскажу». Даже не спросил, смогу ли я прийти. Должна быть свободна – и всё тут! Если была занята и не смогла прийти, обижался. История, которую я выслушала на следующий день, заключалась в следующем. Рабочими языками на конференции были испанский и английский, большинство представителей стран Латинской Америки сделали свои доклады на испанском языке. И только один (которого В.В. явно недолюбливал), видимо желая угодить американцам прочитал свой доклад по-английски. Когда председательствующий спросил, есть ли у кого-нибудь из присутствующих вопросы к докладчику, В.В. сказал по-английски, как я его учила. «I have a question to ask Seignior (имярек): Does he speak Spanish»? В зале послышался смех – намёк оценили по достоинству. Я, конечно, похвалила своего ученика, но признаюсь, при этом очень эгоистично подумала, что мой эксперимент сработал, надо писать дальше и сделать законченный новый курс. «Что-то Вы мало радуетесь», — сказал В.В. «А ведь за такой дебют не грех и выпить! Другие-то Ваши ученики, наверное, подольше занимаются, а говорить боятся»! (Надо признаться, попал в точку!) Тем временем, позвали Клару Ивановну, на столе появились какие-то удивительные бутылки, бокалы, печенья, конфеты. Разлили, как положено, и я впервые услышала загадочный тост на непонятном языке: «Алям-пасям…», а дальше к стыду своему процитировать не могу и хоть слышала потом это загадочное заклинание без счёту раз, запомнить его не сумела и до сих пор не знаю, что именно оно означает. Ясно было, что это приглашение выпить за нечто хорошее и радостное.
Мне часто приходилось потом видеть В.В. за праздничным столом в кругу друзей. Он всегда был душой общества – находчивым, остроумным, необыкновенно обаятельным. Однако, неверно было бы изображать его этаким весельчаком, которому неведомы иные настроения, Этот сильный, волевой человек был на редкость легко ранимым, хотя и скрывал свои огорчения, печали и горести от посторонних глаз и ушей.
Так много добившись в жизни, учёный по призванию, блистательный лектор и воспитатель, он способен был. не ища утешения, не жалуясь, просто сказать в тяжёлые минуты: «Всё не так. Одиноко и холодно»! Впрочем, огорчался он иногда и по обычным житейским поводам, когда другие люди, в большинстве случаев радуются. Помню, как пригласив меня на свой 50-летний юбилей, он долго сетовал по поводу того, что вот ему уже исполнилось 50 лет, а это — старость. «Ужасная цифра, если вдуматься»! — повторял он. Впрочем, на самом празднестве был весел, полон энергии и радости.
Он искренно и бескорыстно любил свою работу, но не чуждо было ему и честолюбие. «Хочу процарапать свой след на этой планете», – сказал он однажды. Но я не встречала другого человека, который бы так искренне радовался чужому успеху. Как-то случайно он увидел у меня вёрстку 2-ой части учебника, издававшегося во «Внешторгиздате». «А что это»? – спросил он. Схватил эти листочки, стал внимательно смотреть правки. «Вы продолжаете писать? Какая кропотливая работа»! «Я не одна. Нас трое и нас отчаянно ругают на всех кафедральных совещаниях. Книжка печатается по внешней рецензии – кафедра её забраковала». «Ну что ж, ситуация знакомая. А Вы не сдавайтесь, продолжайте работать»! «Я и продолжаю. Вот обкатала на Вас начало совсем другой книги. Вроде неплохо получается»! Он расхохотался: «Ну и мошенница! Кто бы мог подумать»! – И тут же серьёзно добавил — «А критиков слушайте повнимательней. Не переживайте и огрызайтесь. Иногда именно самый недоброжелательный критик может просто со злости подкинуть какую-нибудь интересную мысль. Слушайте внимательно, а главное – сами работайте в полную силу. Забирайте поглубже, чтобы знать как можно больше. Не люблю верхоглядов»!
Занятия наши, к сожалению, часто прерывались. Мы оба уезжали в командировки, порою надолго. Помню, как после почти годичного перерыва я вошла в знакомый кабинет и увидела во внешности моего ученика какую-то перемену. Сразу не сообразила, в чём дело и, по-видимому, стала разглядывать его слишком пристально. Он тотчас же это заметил, но не обиделся, а как-то очень забавно погладил себя по порядком облысевшей голове и задумчиво продекламировал: «Редеет облаков летучая гряда…» Я, к счастью, нашлась, как отреагировать: «Но это зло не столь большой руки». «Вот именно», — сказал В.В. и, зная что меня это порадует, начал очень толково по-английски расспрашивать меня о моей работе в Пакистане, откуда я только что вернулась. Впрочем, он никогда не упускал случая посмеяться, правда беззлобно, над моим пристрастием к Англии, «англоманией», как он любил говорить. «Ну побывал я в Вашем туманном Альбионе. Ну и что! То ли дело Латинская Америка! Любая страна! Вот уж где «буйство красок и половодье чувств»! А природа! Архитектура! А люди! А литература! «Сто лет одиночества» прочитали? – Смачная книга»!
Знакомы мы были долго, без малого сорок лет. Но судьба нас часто разлучала. Но потом, каким-то непостижимым образом соединяла снова. Однако, беру на себя смелость сказать, что не забывали мы друг друга никогда. И вот настал сорокалетний юбилей пребывания В.В.Вольского на посту заведующего кафедрой экономической географии МГУ. Мы поехали вдвоём – Клара Ивановна и я. Юбилей прошёл великолепно. Это был настоящий праздник, чествование руководителя, к которому все собравшиеся относятся с любовью искренним и глубоким уважением. В.В. улучил минутку, чтобы поговорить со мной о том, что очень скоро мы встретимся в узком кругу, с самыми близкими друзьями и он мне сообщит заранее, где и когда это произойдёт. Прошло совсем немного времени и раздался телефонный звонок. Говорила Клара Ивановна: «Вольский умер…»
***
Сейчас, когда время притупило боль утраты, пропало ощущение ухода из жизни. Порою, особенно по праздникам, когда звонит телефон и поднимаешь трубку, кажется, что сейчас, наперекор рассудку, услышишь такой знакомый голос, который никогда не спутаешь ни с каким другим: «Это я. Как быстро бежит время…»
