В 2021 году исполняется 100 лет Виктору Вацлавовичу Вольскому и 130 лет Ивану Александровичу Витверу — основателям школы социально-экономической географии зарубежных стран. Они в разное время являлись заведующими нашей кафедрой — кафедрой социально-экономической географии зарубежных стран (ранее — кафедра экономической географии капиталистических и развивающихся стран), но нужно признать, что их деятельность была многогранной и не ограничивалась только Московским государственным университетом имени М.В. Ломоносова. Они работали по многим фронтам, сотрудничали в разных институтах. Заслуга Ивана Александровича – выпуск школьного учебника «Экономическая география зарубежных стран», выдержавшего 16 изданий – с 1935 по 1955 год, а Виктора Вацлавовича – создание типологии стран мира в соответствии с их местом в системе мирового хозяйства и международных отношений, а также подготовка и выпуск на основе этой типологии коллективного кафедрального учебника для вузов «Социально-экономическая география зарубежного мира», издававшегося в 1998, 2001, 2003 и 2005 гг.

Впоследствии на кафедре были изданы сборники избранных сочинений И.А. Витвера и В.В. Вольского, которые студенты изучают в рамках курса «Введение в специальность» по поступлении на кафедру. Однако мы не застали этих людей, когда они работали на кафедре. Например, я пришла на кафедру в 2000 году, а Виктора Вацлавовича не стало в 1999 году. Студенты старше меня всего на год успели послушать его лекции. Представление об этих людях мы имеем только по их научным произведениям.

Виктор Вацлавович написал о своём учителе Иване Александровиче Витвере, как говорят на кафедре — восприемнике, большой тест, с подробным изложением не только биографии, трудов, направлений исследований, но и методов научной и учебной работы, сложностей, встречавшихся на жизненном пути, и их преодолении и т.д. Из чего складывается полная картина жизни и деятельности учёного.

О Викторе Вацлавовиче Вольском есть много статей. Но в основном они описывают его роль в науке. В них, на наш взгляд, не хватает ощущения живого человека со всеми сложностями его бытия. Ведь во многом быт определяет сознание. И, наверное, то, чего он достиг, было сложением ряда факторов — и учителей, и окружения, и специфики работы, и преодоления трудностей.

Накануне юбилея мы решили спросить преподавателей кафедры, людей, лично знавших Виктора Вацлавовича Вольского (в последующем иногда будем использовать первые буквы его фамилии, имени и отчества «ВВВ» – как говорят, именно так его часто и называли «за глаза») и работавших под его руководством, каким он им запомнился. Впечатления оказались яркими.

Сергей Вячеславович Рогачёв (выпускник 1981 года, сотрудник кафедры с середины 80-х годов)

— Сергей Вячеславович, расскажите о своём опыте общения с Виктором Вацлавовичем Вольским.

— Я не так много с ним лично разговаривал, он не был моим научным руководителем. Но несколько впечатлений от общения с ним у меня осталось.

Когда я пришёл студентом на кафедру, я полагал, что все преподаватели, коль скоро они поставлены Родиной, — правильные, сиречь от бога. И мне в голову не приходило их оценивать, а тем более — классифицировать. Но был у меня однокурсник, не по летам и не по эпохе циничный, разработавший свою «типологию», только не стран, а кафедральных персонажей. Андрюша (фамилию утаим) разделил их на два основных научных направления — «дубовое» и «идиотское».

Что касается «дубового»… Застали ли вы ещё Александра Евгеньевича Слуку? Так вот к первой группе мой сокурсник причислил таких, как А.Е. Слука, О.В. Витковский, которые излагали сущее, видимое, осязаемое, измеренное. А ярким лидером «идиотского» направления был назван, естественно, Л.В. Смирнягин.

Позднее, когда я уже узнал своих бывших преподавателей как старших коллег и вспомнил моего однокурсника-непочётника, я задумался, какое же место в его «типологии» следует отвести Вольскому, к какому их двух направлений он относится. И пришёл к выводу, что он ни тот и ни другой, хотя в разумных пределах и тот и другой. То есть, по всей видимости, он вполне справедливо (не просто ввиду бюрократического статуса членкора) стал заведующим кафедрой, интеллектуальным руководителем, — потому что он занимал особую позицию «над схваткой» менталитетов, позицию шарнира между двумя плечами географии — описательной и моделирующей. Или, если угодно, между идиографией и номотетикой в нашей науке. Это первый тезис. По одарённости своей… Он много знал и много понимал. Умел оперировать информацией, а не просто информацию вываливал.

Второй тезис. Как-то я спросил у Ирины Михайловны Кузиной, помнит ли она что-нибудь из лекций Н.Н. Баранского. Она засмеялась и сказала: «Да вы что». Причём очень мило засмеялась. Я до сих пор помню эту откровенную улыбку. Когда мы ещё издавали газету «География» (позднее — журнал), у меня была мысль собрать воспоминания о классиках, причём не как о людях, а как о носителях географических знаний и идей. Вот как вы сейчас проделываете со мной, я думал опросить людей, чтобы они что-то конкретно-профессиональное вживую вспомнили из Н.Н. Баранского, Н.Н. Колосовского и вообще из великих наших географов. Но мой номер не прошёл, потому что кому я ни звонил, к кому ни обращался с таким вопросом, мне отвечали примерно так же: «О человеке помним, о лекторских манерах и шутках — помним (и кое-какие репризы даже воспроизводим), о содержании лекций — нет».

Тогда я стал копаться в себе: «А помню ли я сам что-нибудь из лекций наших преподавателей старшего поколения?». Что-то, конечно, помню, но, пожалуй, наиболее врезающаяся в память информация осталась от ВВВ. Я помню все эти Илья-Сольтейра и Жупия́ (бразильские ГЭС на Паране. — Здесь и далее в скобках прим. ред.), Вьедма (город на середине аргентинского побережья, его потом хотели сделать столицей), Серра-дус-Каражас (месторождение железных руд в Бразилии). Он так умело всё это произносил, с каким-то утробным гудением, словно подключал нагнетающий компрессор к нашему сознанию. Сказать, что я ничего не помню из того, что дали другие преподаватели, нельзя, нет. Многое, конечно, осталось. Но это не сами моменты лекций. Это некоторые общие умения и советы. Как таблицы оформлять, как анализировать демографическую статистику, А.Е. Слука научил, но «Францию» его я не помню совершенно. Когда потом я сам начинал читать курс лекций по этой стране, всё «выдумывал» с чистого листа. О.В. Витковский научил, как не путать мегаватты и киловатт-часы, как тщательно выверять миллионы или миллиарды британских тепловых единиц, переводя их в килокалории или тонны нефтяного эквивалента, чтобы не ошибиться на порядок, но «Германия» в его исполнении забылась почти напрочь (кроме Леверкузена, который одна девочка со слуха записала как «Ливерпузен»). Л.В. Смирнягин научил… Точнее он даже не учил, он провоцировал. Он всё время провоцировал интерес к учению. Вольский же умеренно делал и то и другое. И какие-то моменты, которые я фотографически могу воспроизвести в памяти из лекционных курсов, — пожалуй, его. Он обладал своеобразным даром закрепления в памяти.

А третье, и самое главное. Это опыт совместной научной работы под его руководством. Когда началась работа над монографией по типологии, а потом — над учебником, он не просто каждому выдал страны или группу стран соответствующего типа, он сформулировал те идеи, которые должны были «прописаны» и которые должны быть подтверждены. Это был в известной мере научный диктат. Я получил свой Арабский мир с его указаниями. К сожалению, та четвертушка странички не сохранилась, Но я помню повеления, по каким линиям соответствующие типы стран характеризовать.

— То есть он Вам дал направления исследований?

— Он, пожалуй, опережающе, основываясь на своём опыте и интуиции, сделал выводы, а наша задача была наполнить эти выводы содержанием. То есть предлагался процесс, на первый взгляд противоположный привычному научно-исследовательскому. Формально похожий на подгонку конкретики под идею. Первая реакция моя была — отторжение. Что он мне «суёт» какие-то свои непонятно на чём основанные тезисы? Сам разберусь, сам приду к своим выводам. Но потом — всё-таки субординация была — пришлось работать, идти к заданному ориентиру. И по мере того, как я по этому пути шёл, раскручивая вольские тезисы, я понимал, что они в принципе верны и жизненны. Подтверждения находил и в самостоятельном анализе конкретики, и в работах западных географов. Тогда же, в ходе этой работы, открыл для себя прекрасные востоковедческие статьи гэдээровских исследователей, написанные в парадигме по-настоящему научной марксистской географии. И это всё постепенно ложилось под вольский «диктат». И сейчас, когда на 18-м этаже сталинского здания Ломоносовского университета на Ленинских горах я читаю в аудитории имени Вольского Арабский мир, я вспоминаю вольские полстранички или даже четвертушку, кажется. Не то чтобы с благодарностью — положа руку на сердце, мы редко бываем благодарны своим учителям и начальникам, воспринимаем их как должную неизбежность, — но не без признательности.

Я не хочу сказать, что описанная модель научной работы отличная. Но она, по крайней мере, конструктивная. Когда же речь идёт о коллективной монографии, где каждый норовит дуть в свою дуду, эта модель, думаю, лучшая. Тогда получается именно монография, а не сборник чего-то о чём-то. Человек смог выдать концепцию и детализированный план пронизанного общей идеей труда, распределить по исполнителям, свести воедино. Он себя проявил как организатор науки. Интеллектуально централизованное страноведение… Мне никогда больше не приходилось участвовать в подобных всерьёз и вдумчиво «спрограммированных» сверху проектах, и тот опыт ценю.

— А когда вы текст сдали, Виктор Вацлавович естественно всё вычитывал?

Да, помнится, он меня даже хвалил. Я ещё написал Израиль — так, как я о нём думаю, но мы потом полюбовно договорились, что его не включаем в книгу. Он выразил согласие с тем, что я написал, но это уже было начало девяностых или конец восьмидесятых, не помню. Когда всё прошло вразнос, и официальная точка зрения в отношении Израиля стала меняться.

А арабские страны. Он всё прочитал тщательно — до каждой строки, до транскрипций топонимов, до чисел, до сносок. Это было видно по его высказываниям. У него было немного замечаний. Я даже не знаю, зачем он вызывал меня к себе на Фрунзенскую. Можно было бы и телефоном обойтись (электронной почты в те недавние времена у нас ещё — не поверите — не было). Ну вот, да, было единственное общение с глазу на глаз.

— А что ещё из интересных моментов общения с Виктором Вацлавовичем вы можете вспомнить? Ведь, действительно, были уже времена перестройки, трансформации общественного сознания?

Помню, в начале 90-х было заседание кафедры в связи с учебником. Он сказал — давайте, поднимем флаг и будем делать учебник. Я спросил: какой флаг — красный или полосатый? Он замялся и «дипломатично» ответил, мол, ну, ещё подумаем. Я-то ожидал от него ответа Героя Советского Союза.

Потом вдруг стал рассказывать, как его бабка когда-то говорила: «Ничего, Витя, и офицерские погоны вернутся, и офицеры вернутся, и баре…». И он как бы положительно оценивал это предсказание бабки. То есть у него это было. Не будем забывать, однако, какая в конце 80-х — начале 90-х контрреволюционная обработка со стороны СМИ жуткая была. Настало какое-то коллективное сумасшествие. Кто только не занимался деструктивными посылами. Многие люди, причём и его возраста — ровесники Союза, не смогли вполне противостоять натиску. Кто без слабостей.

Но всё равно он был мыслящий человек.

Вопросы задавала и конспектировала ответы Ольга Шувалова.